— Я боюсь, что меня многие осудят, — грустно сказал не-ангел. — Особенно если твой мир исчезнет полностью. Но в сложившейся ситуации… четвертым выбором будет твоя смерть.

Он неторопливо сдвинулся с места. Я вскинул свой дурацкий автомат — и не-ангел остановился.

Неужели он боится такого несерьезного оружия? После всего, чему я стал свидетелем?

— Знаешь… я вот подумал… если Аркан — ваша служба безопасности… они на всякий случай и тебя должны были опасаться, — тихо сказал я. — Может быть, их оружие для тебя опасно. А, пернатый?

Глаза не-ангела полыхнули яростью.

— Ты ничтожная тварь, ошибка сентиментального идиота… Я разорву тебя на клочки, мальчишка! Стреляй сколько тебе угодно, надейся на чудо, чудес не бывает!

Он шел на меня, не отрывая огромных, с вертикальной прорезью зрачков глаз. Они оставались мудрыми, но уже не казались человеческими. Черные крылья раскинулись за спиной. Мой палец приморозило к спусковому крючку.

Я вдруг вспомнил девочку Марту. Интересно, что должна была — и уже никогда не сумеет — совершить эта полячка?

— Скажи, — прошептал я, — так это ты летаешь над выжженной землей и с криками падаешь вниз с небес? Тебе так страшно и одиноко здесь, не-ангел?

На одно лишь мгновение взгляд его расфокусировался, глаза забегали, нога вздрогнула, сбиваясь с шага. Как будто солидного взрослого человека, какого-нибудь депутата или министра, ехидный взгляд телекамеры застал ковыряющим в носу и разглядывающим козявки посреди заседания Госдумы.

К пальцам будто вернулось тепло.

Я нажал на спуск.

Четырнадцать патронов.

Одна длинная очередь.

Автомат забился в руках, ствол повело. Поразительно — с расстояния в три метра я ухитрился послать в молоко почти все пули.

Только одна вошла в грудь не-ангела. Туда, где у людей — сердце.

Кажется, ему было очень больно.

Не-ангел опустил голову, приложил ладонь к груди. Потом отнял руку и задумчиво посмотрел на кровь. Медленно, будто над ним не властна была гравитация, опустился на колени.

Я шагнул к нему, бросив автомат с расстрелянной обоймой.

— Может быть, ты хочешь стать… хранителем музея? — тихо спросил не-ангел.

Крыша под ногами дрогнула. По зданию прошла судорога.

— Ты умираешь? — спросил я. Мой голос непроизвольно дрогнул.

— Не знаю. Может быть, получится… — Не-ангел шумно втянул воздух. Сейчас, когда он стоял на коленях, он был немногим меня выше. — Хочешь стать на мое место? Тогда добей меня.

Я покачал головой. В его голосе была уверенность в том, что я сумею «добить».

Но я не хотел.

Теперь, когда эта нелепая пародия на ангела стояла передо мной на коленях… все так же сжимая пылающий меч…

Я вдруг понял, что он просто не может выпустить оружие.

Меч — продолжение его руки!

И я замотал головой еще энергичнее.

Здание вздрагивало под ногами. Что же там было такого в этих пулях, если и функционал, и его функция бьются в конвульсиях, прокачивая немыслимые энергии, пытаясь сохранить не-ангелу жизнь?

— У тебя нет выбора, — сказал не-ангел. — Либо ты убиваешь меня и становишься… мной. Либо я убиваю тебя.

— Это уже выбор, — ответил я.

Поднял руку — и повел по воздуху, будто выписывая в пустоте слова незнакомого языка. Голубое пламя с шелестом опадало с кончиков пальцев.

— Я найду того, кто у вас главный, — сказал я. — Найду…

— У нас нет главного… — Не-ангел вздрогнул и завалился на бок.

Я последний раз оглянулся вокруг. Маленький остров, смертное ложе человечества… Во мне не было ни злости, ни страха. Только усталость.

Огненные письмена портала полыхали передо мной, и я шагнул вперед.

Не-ангел хранитель музея мог умереть, а мог и выкарабкаться. Мне не за что было ему мстить и не было оснований ему помогать.

Я ушел из этого мира, даже не зная, куда ухожу.

21

У всего должен быть финал. Нет ничего ужаснее, чем обнаружить — конец еще вовсе не конец. Бегун, разорвавший грудью финишную ленточку и увидевший, как впереди натягивают новую; боец, подбивший танк и обнаруживший за ним еще парочку; долгая тяжелая беседа, закончившаяся словами «а теперь давай поговорим серьезно»…

Финал должен быть хотя бы для того, чтобы за ним последовало новое начало.

Когда я увидел на горе циклопическую башню функционалов, я поверил в то, что нашел их сердце. Я не знал, сумею ли победить. Но я хотя бы поверил в конец пути.

А он, похоже, только начинался.

Я поковырял носком каменную мостовую. Огляделся.

Здравствуй, маленький польский город Эльблонг…

И не думал, что снова судьба занесет…

— Кирилл?

Из портала я вышел на площади, рядом со столиками кафе. Было, конечно, уже холодно, но рядом с разноцветными зонтиками стояли включенные газовые грелки — эдакие высокие металлические грибки с маленькими шляпками. Европа, что говорить. Я усмехнулся, вглядываясь в привставшую из-за столика девушку. Вечер, темно, из освещения — только свечи на столиках и красный отсвет раскаленной каталитической решетки.

— Привет, Марта.

Мужчина напротив нее вытаращился на меня. Я взял пустой стул от соседнего столика и присел между ними.

— И тебе привет, Кшиштоф Пшебижинский.

— Ты чокнулся, — с убежденностью сказал полицейский. — Марта, он чокнулся!

— Не знаю, — задумчиво сказала Марта, разглядывая меня. — Тебя, похоже, жизнь помяла за эти дни…

— Дни? — удивился я. — Ах да, и впрямь. Помяла.

Подошел официант.

— Prosze pana, chcialbym dostac porcje waszych firmowych flakow, salate jakas, czyzby miesna, Cesarz moze byc, — сказал я. — I Zubrowke, dwiescie gram.

Официант повторил заказ и удалился. Я насмешливо смотрел на Кшиштофа.

— Твоего сообщника мы тоже поймаем, — пригрозил полицейский. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке.

— Ага. Скажите, пан Кшиштоф, а если бы я был не из России — вы бы меня так же азартно ловили?

— Конечно, — возмутился Кшиштоф. — Это моя функция! Хотя, конечно, русских я не люблю.

— За что?

— А за все, что было!

— Странно, конечно, — сказал я. — У всей Европы друг с другом постоянно все было, только пыль летела. А не любят только нас… Ладно, это не важно.

Официант принес водку и салат. Я опрокинул рюмку и стал есть.

— Что тогда важно? — напряженно спросил Кшиштоф.

— Что мне делать дальше. Что с вами делать, и вообще…

Кшиштоф не выдержал. Встал, зашел сзади, опустил руку мне на плечо, надавил, пригибая к столу.

Я ел салат. Кшиштоф пыхтел за спиной. Потом забросил согнутую в локте руку на мою шею и попытался сжать.

— А вкусно, — сказал я. — Хотя напихали в «Цезарь» синтетической заправки, нет бы свежую сделать.

— Кшиштоф, не позорься, — тихо сказала Марта. — Ты что, не видишь? Он в функции.

Полицейский отпустил. Отступил на шаг. Неуверенно произнес:

— В какой еще функции… Он убийца, он свою функцию сам разрушил…

— Не знаю, в какой, — сказала Марта. — Только я бы посоветовала его не трогать. А то он скатает тебя в футбольный мяч и закатит под стол.

— Хорошая идея, — хмыкнул я. Накативший во время поединка робота и не-ангела адреналин бурлил в крови. Даже функционал не свободен от физиологии.

Кшиштоф вернулся на свое место.

— Я вообще-то не знаю, зачем к вам пришел, — сказал я. — Ну, то есть знаю… спасибо тебе, Марта.

— За что?

— За рассказ про ангела, который с криком падал с небес на камни. Ты меня спасла, спасибо тебе.

— Всегда запросто, — фыркнула Марта. Ее происходящее скорее веселило, чем пугало. — Так ты кто, Кирилл? Может, ты теперь новый куратор?

— Не-а, — ответил я и опрокинул еще одну рюмку. — Все гораздо смешнее. Мне надо что-то выбрать. И я нахожусь в процессе выбора… вот ведь как сложилось. Марта… а если я стану куратором? Как на твой взгляд, хорошо это?

— Мне кажется, это никакой роли не играет.

— Умница, — сказал я с радостью. — В том-то и дело. Не играет никакой роли. Если есть кто-то главный, то его можно убрать. Свергнуть злого тирана, занять его место… и самому стать тираном, злым, но иначе. Но что делать, если главного нет? Если ни от кого ничего не зависит? Если вся система сама себя поддерживает? Тогда ничего сделать нельзя… Допустим, я куратор…