— Я поняла, — отозвалась девушка.

Я тоже понял, и мне не понравилось.

Еще один коридор.

Дверь — разлетевшаяся от удара Элисы.

Узкая улочка, над которой почти сомкнулись крыши домов.

Мы не бежали — тут было трудно бежать. Да и Рудольф едва переводил дух.

— Что же в тебе такого… важного? — задыхаясь, спросил он. — Господи… если бы я знал ответ!

— На какой вопрос? Убивать меня или нет? — спросил я на ходу. Кардинал не ответил, но сбился с шага.

Опять доносились выстрелы в небе — и клекот оживших горгулий. Я представил, как все это выглядит для богобоязненных жителей Ватикана. Конец света, не иначе…

— Еще сто метров и направо, — сказала Элиса. — Там казармы полиции. Будет легче. Держитесь, ваше преосвященство.

Кардинал остановился, посмотрел на нее. И неожиданно сказал:

— Я… отменяю приказ.

— Даже если его возьмут в плен? — Элиса бросила на меня мимолетный взгляд.

— Если есть хоть тень сомнений… — Он не договорил. Перекрестился. И повернулся ко мне: — Кирилл… Найди сердце тьмы. Даже у абсолютного зла должно быть сердце.

Я лишь кивнул.

Мы снова быстрым шагом шли вперед. Первой из переулка выглянула девушка-гвардеец. Оглянулась, махнула нам рукой. Мы вышли вслед за ней на маленькую площадь между домами. У неработающего фонтана лежало чудовищное измятое тело, сочащееся кровью, — сбитая с неба горгулья. Но врагов не было.

— Что-то… что-то не так… — прошептал кардинал, озираясь. Пес на его руках вдруг зарычал, встряхнулся и привстал. Потянул носом воздух. И, оскалившись, стал медленно подбираться к совершенно пустому газону. Трава на газоне была вытоптана, будто по ней долго катались в схватке…

Но врагов не было…

Не было.

Не было видно!

— Это засада! — закричал я, хватая кардинала и дергая в сторону.

Ошибкой было думать, что технологический уровень Аркана — это уровень нашей Земли. В принципе это демонстрировали уже работоспособные реактивные ранцы, над созданием которых наши вояки бьются многие десятилетия, но дальше показушных игрушек для удивления власть имущих не дошли.

Аркан имел на вооружении и другую мечту наших македонских и наполеонов: невидимость.

Над лужайкой будто встряхнули зыбкое прозрачное полотнище — и в воздухе проступили силуэты солдат. Их было с полдюжины. В руках у некоторых — автоматы, у двоих — громоздкие толстоствольные пушки. Господи, гранатометы, что ли? Или огнеметы?

Старый пес кардинала беззвучно взвился в воздух. Но то ли он был слишком стар, то ли функционалы превосходили его по всем статьям. Они даже не стали стрелять. Один выступил вперед — и в воздухе ударил собаку прикладом автомата. Глухой удар — и пес беззвучно упал в траву.

Послышался голос:

— Не надо излишних жертв. Мы не имеем претензий к властям и народу Тверди. Мы требуем выдать нам преступника.

Мой взгляд обежал солдат.

А ведь говорили не они! Даже сквозь стекла, опущенные с касок, я видел, что губы солдат неподвижны.

Кто-то еще оставался под покровом невидимости.

Рудольф медленно вышел вперед. Посмотрел на свою собаку, покачал головой.

— Твердь не выдает тех, кто просит убежища. Если вы в чем-то обвиняете этого человека, то мы требуем доказательств.

— Доказательства были даны.

Да, сомнений не оставалось. Кто-то еще предпочел остаться невидимым.

— Это не доказательства. — Рудольф покачал головой. — Опыт наших… отношений не позволяет мне верить пустым словам. С демагогией идите на Демос.

— Вы погибнете, а его мы заберем.

Рудольф кивнул. И с нескрываемым облегчением произнес:

— Да, я был прав. Он нужен вам живым. Кирилл, беги!

Меня не пришлось упрашивать. Я метнулся вправо, туда, где другая узкая улочка уводила к полицейским казармам.

И вслед мне громко ухнула пушка в руках солдата.

Гибкая пластиковая сеть накрыла меня лишь краем. Но этого хватило — тонкие нити спеленали ноги. Я рухнул — и увидел, как в свой последний бой бросились три девушки, две в ярких нелепых мундирах, а одна — в еще более нелепом сейчас легком платье…

Застучали автоматы. После того, как я упал, они уже не боялись стрелять. Никто из этих девчонок, обученных защищать кардиналов, даже не успел добраться до солдат. Наверное, против самых тренированных земных солдат у них оставались шансы. Против функционалов или напичканных стимуляторами арканцев — никаких.

Они упали, а Рудольф стоял, покачиваясь и раскинув руки, запрокинув голову в небо и будто что-то там выискивая. Я видел, как из прорванной на спине сутаны толчками крови убегала жизнь.

Потом кардинал, отвечавший за внешнюю безопасность Тверди, рухнул на землю своего непокорного мира.

Прошла секунда, другая, будто они опасались, что мертвые встанут. Повинуясь какой-то команде, двое солдат поднялись и пошли ко мне.

Мертвые не встали. А вот сбитый ударом приклада пес дернулся, вскинул голову — и последним движением вонзил крошечные зубы в тяжелый высокий ботинок идущего мимо солдата.

Тот заверещал — так, как не станет верещать ни один солдат в мире, которого сквозь дубленую кожу ботинка укусил зверек весом от силы в три кило. Закрутился на месте, отбросив автомат и болтая в воздухе ногой с висящей на ней собакой. Ногу раздувало — так раздуваются мультяшки в веселом диснеевском мультике, когда кто-нибудь засунет в них насос. Но в отличие от мультяшек солдату уже ничего веселого не светило. Крик перешел в хрип, и раздутое тело рухнуло на траву.

— А зубы у крысы пропитаны цианистым калием… — прошептал я фразу из старого фильма, пытаясь выпутать ноги. — Цианистым калием, ядом…

Конечно, зубы терьеру скорее подарила какая-то змея, ставшая стараниями генетиков еще смертоноснее, чем в реальности. Но ничего, кроме этой старой фразы, в моей голове сейчас не вертелось.

— Ядом… ядом… — прошептал я.

— Они убили кардинала! — вдруг раздалось сверху. На балкончике одного из домов стояла женщина, самым натуральным образом выдирая у себя волосы. — Они убили кардинала!

И через миг события приобрели совсем другой оборот.

Жители, как бы они ни были напуганы, под кровати не забились, затаились у окон и балконов. В схватку гвардейцев и непонятных пришельцев они бы, возможно, и не стали встревать. Но вот убийство кардинала их всколыхнуло.

На головы солдат посыпались цветочные горшки, стулья, кастрюли, палки, бутылки — пустые и полные вина. Бутылок было особенно много — они рвались как гранаты, осыпая солдат стеклянной шрапнелью. Красная кровь винограда сливалась с человеческой кровью.

Все смешалось. Солдаты закрывали головы, стреляли вверх, по окнам. Я был на мгновение забыт.

И было бы предательством мертвых не воспользоваться этими мгновениями.

Прекратив вырывать из пут ноги — сеть была липкая и только спеленывала меня все больше и больше, я пополз к раздутому трупу. В падении солдат придавил свой автомат, я отпихнул тело и взял в руки оружие.

Что-то в этом автомате было от легендарного «калаша». Во всяком случае, пальцы сами нащупали предохранитель, перевели на автоматический огонь. Присев и уперев приклад в плечо, я задержал дыхание.

И повел стволом, поливая десантников свинцом.

У меня не было ни капли жалости. Никаких колебаний. Вы уже заставили меня убивать, сволочи: повстанцев в Кимгиме, акушерку на Земле. Получите и сами. Хватит, игра в прятки кончилась!

Я даже не сразу поймал тот миг, когда время вокруг замедлилось. Неспешно сыпалась из окон утварь, пули рвали бронежилеты десантников, падали изломанные очередью тела. Сердце будто замерло, а кровь в жилах, напротив, кипела. Автомат в руках подергивался неторопливо, основательно, будто гвозди вколачивал. Казалось, еще чуть-чуть — и я увижу, как вылетают из ствола пули.

Мои способности функционала вдруг снова вернулись. Без всякой башни, без функции, порожденной мной и породившей меня, без поводка энергетической пуповины — я вошел в ускоренный ритм.

Изменилось и зрение. Нет, я не видел ауру, как это называл кардинал. Я просто отчетливо понял, что среди убитых было два функционала — одного из них прикончил пес кардинала. Они были… какие-то другие. Более яркие, что ли…